5 / 13
Человек в философском дискурсе: к истории идей
5
В конце прошлого века Делёз дал свою трактовку того, что есть
знание: «Знание — это не наука и даже не познание; его объект состав-
ляют ранее уже определенные множества или, точнее, четкое множе-
ство со своими единичными точками, местами и функциями, которые и
описывают само знание» [10, с. 43]. В этом смысле и «наука, и поэзия
являются в равной степени знанием» [10, с. 44]. Сама постановка про-
блемы была столь плодотворной и глубокой, что исчерпывающего ре-
шения не найдено до сих пор, и хотя все согласны с тем, что «сон разу-
ма порождает чудовищ», многие поняли, что мысль рационалистиче-
ская худосочна, не справляется с постижением человека.
Человек жаждет всеобщих и необходимых истин, однако совер-
шенно очевидно, что для постижения человека одного увешанного
ими древа рационального познания недостаточно, требуется орга-
нично включить человека в древо жизни и именно в таком контексте
сосредоточить совокупные усилия специалистов, ибо в жизни, кроме
разума, есть много иного, к тому же разум вовсе не является источ-
ником жизни, да и далеко не всё, что в ней имеется, способен постиг-
нуть. Разум не в силах познать истину жизни, но способен быть по-
лезным человеку в его повседневной, практической деятельности, в
борьбе за выживание, существование, ибо всякая онтология как тео-
ретическое построение характеризуется хорошо скрепленной и подо-
гнанной категориальной системой.
О классической рациональности И. Пригожин и И. Стингерс го-
ворят буквально следующее: «Галилей и те, кто пришел после него,
разделяли убеждение в том, что наука способна открывать глобаль-
ные истины о природе. По их мнению, природа не только записана на
математическом языке, поддающемся расшифровке с помощью
надлежаще поставленных экспериментов, но и сам язык природы
единственен… Простейшие явления, изучаемые наукой, при таких
взглядах становятся ключом к пониманию природы в целом. Слож-
ность природы, в которой нет никаких ценностей, была провозгла-
шена кажущейся, а разнообразие природы — укладывающимся в
универсальные истины, воплощенные для Галилея в математических
законах движения» [11, с. 89]. Но может ли над живым существом
господствовать неживая истина? Конечно, как отмечает Г. Марсель,
«возможна система определений, система бесконечно возрастающей
сложности; но она все равно обречена упускать сущность» [12, с. 147]:
истина всегда является истиной определенного времени, а любой, в
том числе и научный, поиск всегда несет на себе отпечаток, след,
особенности темпоральности.
Мир объяснений и разумных доводов, с одной стороны, и мир
существования — с другой, представляют собой два разных мира.
Существование человека принципиально неконцептуализируемого в
своей текучей множественности непосильно для науки.